Номер 12, 2011

Элвис Пресли: «президентский уик-энд»

Парадоксально, но чем более отдаляется от нас история жизни короля рок-н-ролла, тем сильнее возрастает к ней интерес, о чем свидетельствуют и письма наших читателей. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию выдержки из книги легендарного журналиста Джерри Хопкинса, посвященные одному из самых необычных эпизодов в жизни Элвиса Пресли: истории его встречи с президентом США. Похоже, и для нас она за эти годы лишь приобрела актуальность – во всяком случае, воспринимается совершенно иначе... А главное – так напоминает рождественскую сказку!

Итак, зима 70-го. Элвис – в Грэйсленде, Никсон – в Белом доме вынашивает планы в отношении Лаоса и Камбоджи...

Все началось в субботу 19 декабря 1970 года в Мемфисе с бурной семейной ссоры. Оплатой личных счетов Элвиса занимался Вернон Пресли, его отец. «Черт, кажется, опять начинается», – тихо пробормотал сын, когда тот вошел в комнату с объемистой пачкой бумаг. «Элвис, – начал Вернон, – надо бы нам поговорить кое о чем». – «Ну давайте». – «Слушай, Элвис, я знаю, как ты все эти разговоры о деньгах не любишь, но только что поступили вот эти счета из Калифорнии, и мне хотелось бы их с тобой перепроверить. Понимаешь, тут явно какая-то ошибка. Вот от Керра бумажка: они утверждают, будто ты на одни только револьверы истратил в этом месяце 38 тысяч». – «Папа, но это же были рождественские подарки!»

Вернон покачал головой в ответ, озабоченно пошелестел пачкой счетов. Становилось ясно, что и следующая цифра тоже, несомненно, точна.

«Далее: магазин мерседесов в Голливуде. Неужели ты только на прошлой неделе купил там шесть машин – за 80 тысяч?» – «Подарки, папа; всего лишь дорогие подарки. Один – Сцилле, другой – шерифу Моррису...»

«Слушай, Элвис, я, может быть, повторяюсь, но... Конечно, в Вегасе тебе платят неплохо, да и Полковник (Паркер, менеджер и свенгали. – Ред.) говорит, будто скоро ты на гастроли выйдешь и прилично подзаработаешь. И все же... сегодня мы просто не можем позволить себе такие расходы!»

Все это Элвис слышал и прежде. Отец его родился в штате Миссисипи и вырос в нищете. Некоторое время он работал испольщиком, потом рыл канавы, а однажды угодил за решетку за подделку чека: не на что было купить продукты. Это случилось в годы Великой депрессии, когда Элвису было три года. Сколько миллионов заработал с тех пор сын, об этом знали только налоговая инспекция, да сам господь Бог.

К тому времени, когда, выпустив «Heartbreak Hotel», Элвис в 1956 году появился (стыдливо обрезанный по пояс телецензурой) на сцене «Шоу Эдва Салливана», общественное мнение в лице родителей, учителей и проповедников уже успело вынести на его счет грозный вердикт. Неожиданно для себя самого он сделался угрозой устоям морали и... причиной первого в американской истории действительно серьезного конфликта двух поколений.

Отец Элвиса, равно как и родители всех его почитателей, пережили Депрессию: они мыслили здраво, превыше всего ценили спокойствие, безопасность, надежность. Элвис же, дитя 50-х, как и все его сверстники, жаждал свободы и считал, что любая власть должна укрепляться постоянной проверкой ее надежности. Так неожиданно юный Пресли сделался этаким монстром, героем эры бунтовщиков. «Все считают меня каким-то сексуальным маньяком, – заметил он в одном из интервью, отвечая критикам. – Что с них взять: усталые, раздраженные люди. Никакой я не маньяк, просто веду себя совершенно естественно».

Элвис бунтарем не был, и эта роль, при всей ее привлекательности, его тяготила. Град критических стрел, обрушившихся на певца в 50-х годах, явно задел его за живое. Особенно неудобно Элвису было перед любимой мамой – той, что с детства учила сына называть взрослых не иначе как «сэр» и «мэм» (от этой привычки он так и не смог избавиться до самой своей смерти). В общем, нет ничего удивительного, что очень скоро Элвис решил «записаться в патриоты» и направился в армию – с немалым, надо сказать, риском для своей музыкальной карьеры. Образцовый гражданин и любящий сын (поразивший мир бурными рыданиями на похоронах матери) нырнул в тихую заводь, выплыв оттуда исполнителем нежных баллад вроде «It's Now Or Never».

Стремление любой ценой втереться в доверие к истэблишменту превратило Элвиса в безобидного, почти бесцветного киноактера, который с добродушной ухмылкой прошествовал по десятку достаточно пикантных, но в целом вполне добропорядочных голливудских поделок. Утвердившись в кинематографе, направился туда, где выступать могли лишь идеально зарекомендовавшие себя в высшем свете звезды: в Лас-Вегас.

Здесь его жизнь протекала тихо и благостно: не было в ней ни пьяных драк, ни арестов, ни скандальных разоблачений, связанных с сексом, – всего того, чем прославились Фрэнк Синатра или Марлон Брандо, не говоря уже о когорте молодых рок-звезд 60-х. Элвис не только не утверждал, как Джон Леннон, будто стал популярнее самого Иисуса, но и открыто демонстрировал свою набожность – более того, записал целый альбом религиозных псалмов. Он был совершенно аполитичен: чтобы никого не обидеть, старался воздерживаться от высказывания своих взглядов, по сути крайне консервативных. Пресли искренне поддерживал целый ряд благотворительных обществ; число людей, которым он лично помогал деньгами, исчислялось сотнями.

«Обломив» в себе социальную координату, Элвис сделался совершенно плоским, двухмерным: он превратился в лист чистой бумаги, на которой каждый желающий мог записать все, что ему заблагорассудится, стереть потом надпись и нанести нечто противоположное, не опасаясь, что жертва может заметить все эти проделки. В 50-х Элвис казался угрозой высшему обществу. В 60-х истэблишмент, вслед за Голливудом, широко распахнул перед ним объятия. К началу 70-х «король» сделался уже его частью. Он был всеми обласкан, принят и понят... Всеми, кроме родного отца.

«Папа, это всего лишь деньги, – проскрежетал зубами Элвис, смерив Вернона тяжелым взглядом. – Текут себе, текут, и нет им конца...» – «Но сынок...» – «Папа, я не хочу больше говорить об этом!»

Обычно Элвис изо всех сил пытался сдержаться, но в тот вечер Вернона поддержала Присцилла: она тоже, мягко говоря, не одобряла сумасбродной расточительности мужа. При желании Элвис мог служить примером поистине христианской долготерпимости. Но и гневом своим был он славен. Однажды, когда привратники (большей частью, близкие родственники) не успели вовремя распахнуть перед ним ворота Грэйсленда, он приказал водителю своего лимузина ехать напролом. Немало унижений пришлось вытерпеть и прислуге в доме. А сколько телевизоров расстрелял он из револьвера в упор! Элвиса раздражало многое, но легче всего было разгневать «короля» рассуждениями о том, как ему следует жить.

«Слушай, черт побери! – заорал он. – Это мои деньги, что хочу, то с ними и делаю!..»

Несколько минут спустя шум ссоры утих, и в комнате воцарилась напряженная тишина. Элвис высокомерно поднялся и медленно вышел из дверей дома в костюме из пурпурного бархата с золотой пряжкой на ремне и янтарного цвета очках. В руке он держал белую трость с инкрустированными самоцветами, в наплечной кобуре болтался револьвер 45-го калибра.

Элвис сел в один из своих автомобилей и направился в мемфисский международный аэропорт. Здесь он подошел к кассе и купил билет на коммерческий рейс. Впервые в жизни Элвис собрался лететь один! Ничего подобного прежде с ним не случалось. Да что там аэропорт: в свои 35 лет Элвис ни разу не был в банке: сначала ему просто там было нечегоделать, позже появились люди, которым можно было поручить такого рода визиты.

На протяжении 15 лет, окруженный высокооплачиваемыми лакеями (не прекращавшими обслуживать хозяина и те два года, что он прослужил в Германии), Элвис оказался в полной изоляции от повседневной жизни. И вот теперь он направлялся в Вашингтон, да не в чартерном рейсе, а в самом обычном, коммерческом, окруженный самыми обычными американцами.

Конечный пункт своего путешествия Элвис выбрал не наугад: нет, это была не безумная выходка, совершенная назло кому-то в порыве гнева. Визит имел вполне конкретную цель и планировался на протяжении достаточно долгого времени. О планах, вынашиваемых Пресли, не знал никто, кроме Джона О'Грэйди.

В прошлом матерый «коп» из местного отдела по борьбе с наркотиками, О'Грэйди работал теперь частным детективом: с Пресли пути его пересеклись, когда несколько лет назад адвокат последнего попросил Джона о помощи в одном деле, связанном с установлением отцовства. Именно О'Грэйди увлек Элвиса коллекционированием полицейских блях и значков.

«Я ведь в голливудском наркоотделе отслужил сержантом двадцать лет, – рассказывал позже О'Грэйди. – Как только увидел Элвиса, сразу понял: парень живет на таблетках. Нет, я не хочу сказать, что он не имел соответствующих рецептов – просто он явно попал в полную зависимость от лекарств. Понимаете, после того, как двадцать лет в этом котле поваришься, наркомана начинаешь распознавать с первого взгляда: затуманенные глаза, речь – либо вялая, сбивчивая, либо, наоборот, слишком быстрая... Тут-то и возникла у меня мысль: а что, если увлечь парня коллекционированием: вдруг бросит принимать эту дрянь? Как-то раз я был на Гавайях (принимал участие в конференции по безопасности на промышленных предприятиях), познакомился там с Джоном Финлейтором, заместителем начальника государственного отдела по борьбе с наркотиками, ну и пообещал Элвису организовать с ним встречу. Мне казалось, это поможет...»

Были у Элвиса и свои, тайные, причины для того, чтобы пойти на контакт со вторым «нарко-наркомом» Америки. В те дни он никуда не выходил без оружия: бывало, даже спать ложился с револьвером (который находился либо в поясе специально изготовленной для него пижамы, либо в кармане халата). Как и некоторые из его телохранителей, Элвис имел бляху помощника шерифа, дававшую ему возможность ходить вооруженным на территории Мемфиса (руку к этому приложил большой друг певца, шериф Билл Моррис). Разрешение распространялось и на Пальм-Бич: там у Элвиса был еще один дом. В общем, герой наш возомнил, будто федеральная бляха дает ему право носить с собой револьвер повсюду, на всей территории Соединенных Штатов.

С этим знаком отличия Элвис связывал еще одну свою странную надежду. Дело в том, что синонимом понятия «наркомания» всегда был для него героин: он нередко откровенничал с друзьями о той опасности, которую представляют для Америки героин, коммунизм и коммунистические прихвостни вроде Джейн Фонды и Рэпа Брауна.

«У Элвиса в Вегасе были двое знакомых музыкантов-наркоманов, – рассказывал Джерри Шиллинг, один из ближайших друзей певца. – Так вот, Элвису удалось в буквальном смысле слова «отговорить» их от приема наркотиков. Звучит, я понимаю, не слишком правдоподобно, но это так! Я знаком с ними лично и могу подтвердить: по меньшей мере два человека после общения с ним навсегда отказались от героина. Вот Элвис и решил: со значком федеральной службы дела пойдут еще успешнее: ему наверняка удастся многих отвадить от этой дряни!»

Элвис отправился в отдел регистрации мемфисского аэропорта и получил билет; его препроводили сначала в комнату для особо важных персон, затем на борт самолета. Минув пункт полицейского досмотра, Элвис таким образом оказался в самолете с револьвером. Кстати, зарегистрировался он под именем Джон Берроуз: этим псевдонимом он пользовался на протяжении многих лет, как в переписке, так и при телефонном общении.

...В столичном аэропорту Элвис взял такси и поехал в отель «Вашингтон». По пути с ним приключилась история, о которой он позже многократно и с огромным удовольствием рассказывал друзьям. «Он приказал водителю остановиться, в самом центре гетто, – рассказывал Т.С. Шепард, еще один близкий приятель Элвиса. – Заходит в один из притонов, в ту же секунду перед ним вырастает огромный детина: «Глядите-ка, ребята, да это же сам господин Пресли к нам пожаловал. А на пальчиках-то у него камешки!» Элвис вынимает из наплечной кобуры револьвер и говорит: «Они самые, приятель! И, знаешь, расставаться с ними я пока не намерен!» Долго потом смеялся над тем, как всех там перепугал: от всей души веселился».

Перевод Владимира ПОЛЯКОВА

(Окончание следует)

К началу ^