Номер 04, 2007

Виктор Садовничий: «Чем увлечь молодых...»

МГУ определяет развитие образования и науки, как минимум, на десять лет вперед. Наверное, поэтому ректор Виктор Садовничий даже бровью не повел, когда пресс-конференция с узко обозначенной тематики Фестиваля науки «съехала» в коллективное полуторачасовое интервью. Какие направления науки перспективны и как удержать молодые «мозги», каков реальный рейтинг университета в мире и за что платят студенты в МГУ, нужны ли стране ЕГЭ и двухуровневая система, а отслужившим в армии – льготы при поступлении в главный вуз? Спрашивали обо всем. Сама собой обозначилась «горячая» дюжина тем, мимо которых «Ст.М» пройти не мог.

– Виктор Антонович, что лично вас больше всего беспокоит в сегодняшнем образовании?

– Школьный уровень подготовки, который, если судить по последним итогам вступительных экзаменов в МГУ, снизился. И положение учителей. Интерес к образованию растет, о чем говорит рост конкурса в вузы. Но количество не переходит в качество, и я вынужден бить тревогу.

Катастрофически падают знания по базовым предметам – русскому языку и математике. Сочинения абитуриентов иногда ограничиваются несколькими строками, хотя речь идет о классике, которую прежде знали чуть ли не наизусть.

С математикой тоже беда: на ряде факультетов мы вынуждены вводить дополнительные занятия по школьной программе, чтобы подтянуть первокурсников до уровня, которого мы требуем и снижать не собираемся.

Проблему вижу в школьных учителях: они не вписаны в рыночную экономику и лишены прежнего авторитета. Я учился после войны в сельской школе, в избе с одним классом, но у меня был математик, благодаря которому я стал академиком РАН.

Пора вернуть уважение к учителю, сравнять его положение со статусом госслужащего и дать ему зарплату хотя бы среднего клерка, как это делают в других странах. Тогда, возможно, молодые пойдут в педагоги. Университет, со своей стороны, тоже пробует решить проблему школьных кадров: параллельно с основным, нашим студентам предлагается получить дополнительное педагогическое образование на факультете глобальных процессов.

– Теперь школьники сдают ЕГЭ в обязательном порядке. МГУ тесты затронут?

– На заседании правительства, где обсуждался законопроект о ЕГЭ, я предложил продлить эксперимент до 2009 года и внести в документ коррективы, допускающие дифференцированный прием: олимпиады, конкурсы и, конечно же, очные экзамены. По-прежнему, являясь председателем Российского Союза ректоров, против единого тестирования как единственной формы вступительных испытаний. Все-таки ЕГЭ требует умения сдавать и отвечать, но не размышлять.

Очный же экзамен предполагает длительную беседу, и не с одним преподавателем, и шанс апеллировать. Никакой тест не заменит объективного, поэтапного отбора, когда выявляют и способности мыслить, и искру Божью.

Повторюсь, я не против ЕГЭ как одной из форм контроля подготовки школьников. Но без проверенной временем системы поиска и отбора талантливых ребят на олимпиадах, на выездных экзаменах в регионах, в специализированных школах, через творческие конкурсы тестирование сведется к формальной проверке знаний. Ни в одной стране ЕГЭ не имеет абсолютного значения. В Англии в общей оценке тест учитывается на 25 процентов. Кембридж разрабатывает требования к нему, но для себя предпочитает оставлять обычные экзамены. И нам нужно расширить перечень вузов, где допустимы традиционные испытания.

Мои предложения учли, поправки внесли, а на коллегии по образованию и науке уже в Госдуме я предложил, ко всему прочему, превратить ЕГЭ из разового тестирования в многолетний оценочный процесс, начиная с шестого класса. И культуру тестов наработаем, и параллельно накопим базу данных о знаниях школьников, их способностях и успеваемости. Тогда ЕГЭ перестанет быть случайностью, как в минувшем году, когда многие из абитуриентов, набравших высокий балл на едином тестировании, провалили вступительные по математике в МГУ. Я против случайностей, когда слабые удачно расставляют галочки напротив готовых ответов, а таланты страдают из-за одноразового действия. Коллегия, в общем, со мной согласилась.

– Университет поддерживает тенденцию к платному образованию?

– Вопреки распространенному мнению, в МГУ образование в основном бесплатное: из шести тысяч первокурсников лишь четверти предложен контракт, тогда как в целом по стране платников – примерно половина. Эта пропорция сохраняется на всех факультетах, за исключением юридического, где деньги берут только за второе высшее.

У нас есть правило: в контрактники принимают тех абитуриентов, кто вместе со всеми сдавал вступительные экзамены и немного недобрал баллов. Причем к платникам университет предъявляет такие же требования, как и к бюджетникам: никаких поблажек – спрашивают и отчисляют и тех, и других одинаково. Вообще я считаю, что образование в стране должно оставаться бесплатным не на словах, а на деле.

– Между тем прием на многие новые специальности в так называемые высшие школы МГУ – школу перевода, госадминистрирования, госаудита, управления и инноваций – возможен только на платной основе. Почему?

– Все названное – магистерские программы для желающих получить второе образование и хорошее место в брендовой компании. Скажем, школа госадминистрирования – совместный проект университета с «Базовым элементом» выпускника МГУ Олега Дерипаски и французской «Эколь насьональ администрасьон» – нацелен на «заточку» кадров для госаппарата и крупного бизнеса. А факультет управления и инноваций готовит специалистов в области высоких технологий и экономики для АФК «Система».

Это обычная мировая практика, когда на базе известного университета бизнес создает структуру дополнительного образования, поддерживаемую компаниями-партнерами вуза и нацеленную на конкретные потребности работодателей. На Западе уже около четырех тысяч корпоративных университетов, и это одна из перспективных форм интеграции образования и делового мира. Крупные фирмы финансируют обучение и покупку оборудования, заказывают нам дополнительные программы, а мы гарантируем качественную подготовку.

Вообще будущее университета вижу в ядре классических факультетов, где дается фундаментальное образование, по орбите оно окружено корпоративными университетами и небольшими (курс от силы – 25-30 человек) бесплатными отделениями для прорывных направлений науки.

За последние годы университет открыл шестнадцать «малых» факультетов, ориентированных на подготовку специалистов одновременно в нескольких смежных областях – химии, физике, математике, информатике и биологии (факультеты наук о материалах, фундаментальной медицины, биоинженерии и биоинформатики и физхим). Обучение «штучных» специалистов рассчитано на междисциплинарность и совместную работу с ведущими учеными МГУ и РАН в самых перспективных направлениях науки.

– Какие направления науки сейчас приоритетны?

– Космос, в котором российские ученые традиционно лидируют. В ближайшее десятилетие есть намерение освоить Луну и, возможно, Марс.

Потом – проникновение внутрь материи. Университетские исследования в области нанотехнологий и конструировании новых материалов из атомов, надеюсь, закончатся созданием высокоскоростных квантовых компьютеров и нанороботов, способных найти и блокировать источники различных болезней, не говоря уже о производстве сверхлегких углеродных материалов. Это не фантастика, а близкая реальность.

Еще одно направление – работа с человеческими клетками и биомолекулами. Уже сейчас на факультете фундаментальной медицины создали уникальные методы генной диагностики и терапии, готовые регулировать рост кровеносных сосудов, сердечных и скелетных мышц, что даст новые возможности лечения инфаркта миокарда и варикоза. По капле крови скоро научатся определять действие лекарства на пациента, предрасположенность его к тем или иным заболеваниям и даже видам деятельности.

Будущее и за развитием робототехники и новыми информационными технологиями.

К слову, нам удалось оснастить университет современным оборудованием, и теперь на вопрос «Сколько у вас компьютеров?» легко отвечать: «Столько, сколько надо». Мы решили проблему с суперЭВМ, способной совершать тысячи миллиардов операций в секунду. Несколько лабораторий, в том числе факультета биоинженерии и биоинформатики, обустроены так, что пошел обратный процесс: к нам едут работать зарубежные специалисты и возвращаются свои.

– Остаются ли в России молодые ученые МГУ?

– Многие уезжают на западную стажировку, но возвращаются. В эмиграции уже нет особого смысла, поскольку процесс интеграции науки неумолим, и мы непрерывно обмениваемся с западными коллегами, работаем в совместных международных проектах.

Время одиночек в науке прошло: сейчас все объединены в научные школы. Другое дело, что школа подразумевает наличие трех, как минимум, поколений – старшего, среднего и молодого. Зрелое, к сожалению, мы упустили в 90-е, при массовой «утечке мозгов». Но старшее почти все сохранили, а теперь активно привлекаем и молодых.

По количеству заявок на конкурс «Ломоносов» этот год переплюнул все предыдущие: семь тысяч желающих огласить результаты своих научных исследований, причем не только из МГУ, но и из других вузов. Мы можем с легкой душой говорить, что кризис 90-х миновал, и молодежь рвется в науку. Но удержать ее в университетах и НИИ реально только при трех условиях: современное оснащение лабораторий, более или менее достойная зарплата, хотя бы на уровне среднего менеджера, и реальная возможность приобрести жилье.

Первую проблему – наличие нужного оборудования и чистых материалов для экспериментов – мы решаем за счет бюджета и правительственного гранта, который МГУ в числе семнадцати российских университетов выиграл в рамках национального проекта «Образование». Из перечисленного нам миллиарда две трети суммы ушли на покупку нового оборудования. Знаю, что и мои коллеги из других вузов-победителей – того же Санкт-Петербургского и Восточного университетов – поступили так же.

Вот с зарплатой и доступными кредитами на жилье пока беда. В Китае, например, молодой ученый вправе получить ссуду сроком на пятнадцать лет для покупки квартиры, и ежемесячные выплаты по кредиту не превышают тридцати процентов. Я бью во все колокола, чтобы у нас ввели похожую ипотеку, иначе опять потеряем часть молодых ученых. Мои предложения уже выслушали на Совете по науке при Президенте России.

– Что делает МГУ, чтобы удержать младшее звено научной школы?

– Больше десяти лет ведем программу «Сто плюс сто». Она поддерживает молодых кандидатов и докторов наук, вне очереди выдавая им должности доцентов и профессоров. Около семисот человек защитились и получили новый статус – все довольны карьерным ростом, все «задержаны» в университете.

Кроме того, МГУ ежегодно присуждает сто стипендий ректора аспирантам и молодым ученым: 6-7 тысяч рублей ежемесячно – существенная надбавка к основной зарплате сотрудников. И еще, начиная с 2005 года, сотне молодых вручается премия в 100 тысяч рублей (студенты и аспиранты) и 150 тысяч (преподаватели) за конкретные исследовательские результаты. Помимо прочего, нескольким десяткам талантливых иногородних выпускников университет ежегодно выделяет бесплатные квартиры. В итоге мы понизили средний возраст преподавательского состава почти на десять лет – с 67 до 57.

– Между тем в некоторых международных рейтингах, например, Шанхайского университета, МГУ занимает всего лишь 76-ю строчку. Почему?

– У международных аналитиков критерии часто такие: по количеству Нобелевских лауреатов. Но мы, к сожалению, долгое время жили в стране, где к зарубежным премиям сохранялось негативное отношение. Принимается во внимание и количество публикаций в журнале «Nature». Издание, конечно, авторитетное, но у нас традиции публиковаться в нем – недавние. В подобных рейтингах не учитываются ни материальная база, ни содержание образования.

Если оценивать по множеству критериев, учитывая количество программ, фундаментальную подготовку, сроки обучения, неформальный рейтинг вуза за рубежом, оценку его мировыми учеными, то МГУ окажется в десятке лучших. О чем, кстати, свидетельствуют исследования американского института Гурмана, где наш университет лидирует по уровню фундаментального образования.

Есть и другие объективные оценки: из 72 крупнейших математиков, приглашенных в прошлом году на главный, международный математический конгресс, тридцать были русскими. Больше половины обладателей Филдсевской медали (аналог Нобелевской премии) – тоже отечественные ученые. Причем в основном – выпускники мехмата МГУ, в том числе и лауреаты 2006 года Григорий Перельман и Андрей Окуньков. Это хороший симптом, поскольку по достижениям в математике мир судит о состоянии науки в целом.

– Вы по-прежнему против дистанционного образования?

– В таком огромном положительном явлении, как Интернет, есть и проблемы: нехватка прямого общения, роль учителя сведена к нулю. А лаборатории, практикумы – как «естественникам» обойтись без них? Химику, чтобы получить достойный диплом, нужно два года простоять за столиком с колбами, физику тоже не обойтись без опытов. Да и математику, по большому счету, нужен постоянный контакт с руководителем – совместная работа и писание статей.

Дистанционное образование не дает качественной базы по сложным техническим специальностям, а университет слишком дорожит своей репутацией, чтобы отделываться филькиными грамотами вместо дипломов.

Другое дело – дополнительное обучение, возможно, и с выдачей диплома. Скажем, экономисту при базовом образовании легко дистанционно выучить азы аудита или страхового дела. Университет намерен сейчас ввести несколько «электронных» магистерских программ, в основном по гуманитарным специальностям. Мы хотим создать здоровую конкуренцию многочисленным региональным центрам on-line-обучения, где записаны сотни слушателей, но качество обучения оставляет желать лучшего. Пусть у ребят будет выбор.

– Вы ничего не говорите о достижениях гуманитариев...

– Старая проблема: по гуманитарным наукам заявок на гранты поступает втрое-впятеро меньше, чем по естественным. Филологам, историкам, философам, социологам, экономистам и юристам пора активнее проявлять себя и больше думать о демонстрации и позиционировании своих достижений.

– Не первый год говорится о привлечении молодежи в армию, пообещав им затем получение образования на льготных условиях. МГУ готов к такому повороту дел?

– Хотя рабфаки давно ликвидированы, мы оставили набор на подготовительные отделения, причем обучение бывших армейцев, в том числе и воевавших в Чечне, с боевыми наградами, финансируем из внебюджетных источников. Трудно сказать, как заинтересовать молодых службой в армии. Скорее всего, мы продолжим брать отслуживших по контракту на «нулевой» курс, а после – принимать без экзаменов. Не знаю, станет ли это массовым явлением, но дверь в науку нужно открыть тем, кто рисковал жизнью и судьбой. Чтобы знали: надо подтягиваться, наращивать знания.

– Вы остаетесь противником Болонского соглашения?

– Я не против идеи взаимоузнаваемых дипломов, мобильности студентов, интеграции в европейский образовательный процесс. Но есть и абсолютные плюсы российского образования: фундаментальность, индивидуальный подход, традиции.

Я против бездумного копирования двухуровневой системы – бакалавр-магистр. Есть специальности – инженерные и естественно-научные, которые требуют обучения в течение пяти, а то и шести лет. За четыре года мы не подготовим ни физика-ядерщика, ни врача.

Мои аргументы услышаны, поддержаны ректорами технических вузов, и в поправках к закону о реформировании системы образования «траекторию специалиста» все же сохранят для ряда направлений.

Нужно критически относиться к завоеваниям Запада. Иначе мы быстро окажемся там, где нас и хотели бы видеть. Кстати, в истории остаются только те «Левши», которые подсмотрели чужое, но сделали по-своему и лучше.

Наталья ЕМЕЛЬЯНОВА

К началу ^