Студенческий меридиан
Журнал для честолюбцев
Издается с мая 1924 года

Студенческий меридиан

Найти
Рубрики журнала
40 фактов alma mater vip-лекция абитура адреналин азбука для двоих актуально актуальный разговор акулы бизнеса акция анекдоты афиша беседа с ректором беседы о поэзии благотворительность боди-арт братья по разуму версия вечно молодая античность взгляд в будущее вопрос на засыпку встреча вузы online галерея главная тема год молодежи год семьи гражданская смена гранты дата дебют девушка с обложки день влюбленных диалог поколений для контроля толпы добрые вести естественный отбор живая классика загадка остается загадкой закон о молодежи звезда звезды здоровье идеал инженер года инициатива интернет-бум инфо инфонаука история рока каникулы коллеги компакт-обзор конкурс конспекты контакты креатив криминальные истории ликбез литературная кухня личность личность в истории личный опыт любовь и муза любопытно мастер-класс место встречи многоликая россия мой учитель молодая семья молодая, да ранняя молодежный проект молодой, да ранний молодые, да ранние монолог музей на заметку на заметку абитуриенту на злобу дня нарочно не придумаешь научные сферы наш сериал: за кулисами разведки наша музыка наши публикации наши учителя новости онлайн новости рока новые альбомы новый год НТТМ-2012 обложка общество равных возможностей отстояли москву официально память педотряд перекличка фестивалей письма о главном поп-корнер портрет посвящение в студенты посмотри постер поступок поход в театр поэзия праздник практика практикум пресс-тур приключения проблема прогулки по москве проза профи психологический практикум публицистика путешествие рассказ рассказики резонанс репортаж рсм-фестиваль с наступающим! салон самоуправление сенсация след в жизни со всего света событие советы первокурснику содержание номера социум социум спешите учиться спорт стань лидером страна читателей страницы жизни стройотряд студотряд судьба театр художника техно традиции тропинка тропинка в прошлое тусовка увлечение уроки выживания фестос фильмоскоп фитнес фотокласс фоторепортаж хранители чарт-топпер что новенького? шаг в будущее экскурс экспедиция эксперимент экспо-наука 2003 экстрим электронная москва электронный мир юбилей юридическая консультация юридический практикум язык нашего единства
От редакции

Выпуском  журнала занимался коллектив журналистов, литераторов, художников, фотографов. Мы готовим рассказ о  коллегах и  об их ярких, заметных публикациях.

А сейчас назову тех, кто оформлял СтМ с 1990-х до 2013-го.

Главный художник Александр Архутик,
мастер компьютерного дизайна Алексей Колганов
и фотограф Игорь Яковлев.

Большая часть обложек и фоторепортажей – творческая работа Игоря Яковлева.

Надеюсь, что нам удастся представить Вам  увлекательную историю создания и деятельности  СтМ.

Юрий Ростовцев, гл. редактор
«Студенческого меридиана», журнала,
которому я с удовольствием служил
с 1977 по 2013 годы.

Наши партнеры










/ Литература / Детективы /


Стивен Василик. Признание


Рапорты об арестах накатывались на его стол, словно грязная волна преступности, затопившая город. Этот поток прерывался на мгновение - быстрый просмотр и подпись: капитан С.Д. Хардимен.

Он подписал один рапорт, отодвинул его в сторону. Имя арестованного на следующем вызвала затор - поток был мгновенно перекрыт.

"Раджа Люцерн Линдстром?"

Телефонный справочник любого крупного города должен содержать, по крайней мере, одного Р.Л. Линдстрома. Может быть, двух. Если не больше. Но ни одно из сокращений не может скрывать Раджу Люцерна по той причине, что одно из них принадлежало сироте, подброшенному в приемную больницы - ребенок был закутан в одеяло, а на голове младенца была пеленка, замотанная на манер тюрбана. Поэтому медсестра проворковала: "Откуда ты к нам явился, Раджа?" Позже этому Радже дали имя графства, где располагалась больница. Фамилию он получил от приемных родителей, воспитавших его.

Быть может, все это могло объяснить, что представлял собой этот человек.

Хардимен внимательно прочитал рапорт и откинулся назад, держа локти на подлокотниках кресла и сцепив кисти - он невидящим взглядом смотрел перед собой, словно прикованный этим именем - он видел за ним человека определенного возраста с еще круглым лицом, с редкими темными волосами, одетого в коричневый костюм, бежевую рубашку и светло-коричневый галстук, застывшего в позе, которую художник назвал бы, наверное, "Этюд в коричневых тонах", а критик увидел бы в нем портрет совершенно непримечательного человека.

Подписать рапорт, отложить его к другим, и поток возобновится, унося документ вместе с собой. Либо его следовало отложить в сторону и изучить поглубже.

Оставить как есть или покопаться в деле?

Черт возьми, можно было подумать, что у него есть выбор!

Инспектора, ведущие дело, уселись напротив него. Бауэрс был высок, худощав, чернокож и безупречен в своем лучшем аквамариновом костюме, купленном в отделе готовой одежды в ожидании того момента, когда он сможет костюм заказать. У него уже было два диплома, и он, вероятно, добьется и других - в пределах необходимого, чтобы получить пост комиссара. Словно в зачет шли пергаменты! А может, его начальники с дипломами выдвинут его, поскольку сами считали, что количество ослиных шкур и есть самый важный критерий.

Киган. Постарше. Цепкий. Хитрый. Истинный оперативник. Спортивный пиджак, мятые джинсы, рубашка с расстегнутым воротом. Уму Бауэрса он противопоставлял чутье и опыт - именно поэтому их сделали напарниками. На его курносом лице в морщинах светились ярко-синие глаза. Предательские вены на носу и щеках выдавали любителя выпить. Спиртное еще не обесцветило его зрачков, но за последнее время процесс быстро прогрессировал. Почему?

Хардимен догадывался, что оба ворчали про себя: "Боже, что ему от нас надо?" Вопрос так и читался на их лицах.

Линдстром? Их лица выразили удивление.

Бауэрс со своим красивым баритоном, звучным и глубоким, рождавшем эхо даже в маленьком кабинете, осторожно окунулся в воду. Хардимен частенько думал, что с подобным голосом он и сам мог бы легко сделаться комиссаром.

- Линдстром? Ну... вы же знаете квартал, капитан?

Квартал. Две церкви - одна католическая, вторая лютеранская - массивные готические поплавки, которые мешали обитателям прямоугольника из пятидесяти блоков домов затонуть, как случилось с обитателями пустырей, окружавших этот квартал с трех сторон. С четвертой стороны высилось несколько шикарных домов, музей искусств и протекала река. В быстро развивающемся городе здесь почти ничего не менялось. Маленькие дома, лепившиеся друг к другу, передавались из поколения в поколение, словно феодальные жилища.

Киган провел ладонью по лицу. По его мнению, вопрос Бауэрса не был умным вопросом, а это подтверждало теорию Хардимена, что дипломы далеко не все. И все же, несмотря на высшее образование, Бауэрс был еще способен сообразить, что допустил промах.

- Прошу прощения, - сказал он, широко улыбаясь. - Я хотел сказать о настоящей ситуации. Сектор еще не затоплен наркотиками, но есть несколько продавцов, вроде Миллера. Мелкая погань без особого размаха, которая пыталась сделать рынок в собственных интересах. Он лишь на ступеньку выше тех пареньков, что торгуют на перекрестках. Он жил как бы в стороне и прочесывал квартал, сообщая всем и каждому, что при нужде следует обращаться к нему. Бригада борьбы с наркотиками знала о нем, но их привлекала дичь покрупнее. Линдстром решил сыграть в борца за справедливость. Всем в округе известно, что он угрожал Миллеру.

- Все ждали, что произойдет обратное, - прохрипел Киган. - Многие считали, что Линдстрома найдут в канаве с пулей меж глаз.

Его синие глаза сощурились, лицо перекосилось. Он поспешно достал из нагрудного кармана платок и прижал ко рту, чтобы сдержать чихание, от которого в воздухе появилось бы облако микробов гриппа.

Бауэрс скрестил руки.

- Что вас мучит, капитан?

Нотка нетерпения в его голосе означала: "Ближе к делу".

Киган скривился.

- Признание, - ответил Хардимен.

Бауэрс решил перейти в оборону.

- Мы его не заставляли признаваться, если вы намекаете именно на это. Совсем напротив. Мы ему говорили и повторяли, что он не обязан произносить ни слова. Боже, это же было не убийство кюре! Мы хотели дать ему максимум шансов. Его адвокат посоветовал ему не открывать рта, предоставить нам возможность собрать улики, твердить о своей невиновности и посмотреть, нельзя ли найти компромисс, но нет, он уперся. Он объяснил, что дважды предупреждал Миллера о том, чтобы тот убирался со своей пакостной наркотой, пошел к нему домой, чтобы сделать последнее предупреждение, чтобы сказать - если не подчинишься, пущу пулю в лоб и сброшу тело в реку прямо позади музея. Чтобы показать свою решимость, он прихватил старый армейский кольт сорок пятого калибра.

- В этом типе нет ничего от Джона Уэйна, - хриплым голосом перебил его Киган. - Худой как гвоздь. Но, разузнавая о нем, мы выяснили, что он служил в Корее, где заработал свою порцию медалей. С этими парнями, которые повидали в жизни, лучше не связываться, даже если они старики.

- Миллеру было двадцать четыре года, росту в нем метр восемьдесят восемь, а весил он все сто двадцать, - продолжил Бауэрс. - Линдстром в хорошей физической форме, но ему шестьдесят семь, рост у него метр семьдесят пять, а весу на полсотни килограммов меньше. Миллер ему рассмеялся в лицо и заявил, что старику не хватит духа выстрелить. Он двинулся на него. Сказал, что конфискует его пушку, а самого выбросит в окно. Ума у него всегда было маловато, к тому же, по словам медэксперта, он прилично нагрузился. Линдстром прикончил его тремя пулями. Вскрытие показало, что уже первая попала в цель. Миллер умер, еще не коснувшись пола. Две остальные пули были совсем не нужны.

 Киган чихнул и сказал через платок:

- Мы его предупредили, что такой избыток усердия послужит не в его пользу. Учитывая разницу в возрасте и габаритах, его адвокат мог бы говорить о самозащите, чтобы добиться, если не оправдания, то весьма легкой кары. Но два последних выстрела будет трудно объяснить.

- Как вы его прижали? - спросил Хардимен.

Баритон Бауэрса вновь наполнил комнату.

- Миллер проживал в крысиной норе над брошенным магазинчиком на 24-й улице, там, где люди не обращают внимания на гром сорок пятого калибра среди ночи, если только не они сами являются мишенью. Поэтому никто ничего не слыхал.

- Это не выглядело сведением счетов между торговцами наркотиков, - проквакал Киган. - Его не пришили из “узи” или автомата. Здесь бригада борьбы с наркотиками единодушна. Им было известно об угрозах Линдстрома. Они нам сказали, что неплохо бы его допросить.

Бауэрс согласно кивнул.

- Мы нашли старую женщину, живущую на той же улице. Она нам сказала - быть может, не отдавая отчета в важности своего свидетельства, - что видела, как Линдстром возвратился домой чуть позже того час, когда, по мнению медэксперта, было совершено убийство. Когда мы спросили Линдстрома, куда он ходил, он ответил, что гулял. Не очень оригинально. Как ,впрочем, не отличались оригинальностью и его прочие ответы. Мы посоветовались с лейтенантом Пенноком и Ортегой, помощником прокурора. И решили, что можно получить ордер на обыск, чтобы найти пистолет. Мы обнаружили его в доме. Эксперты по пулям и гильзам определили, что преступление совершено именно этим оружием. Вот так. И не спрашивайте меня, почему Линдстром не прошел еще пяток кварталов, чтобы зашвырнуть кольт в реку. Если бы он это сделал, мы бы все еще искали его.

Киган снова чихнул.

- У нас было все - мотив, возможность, оружие. Он погорел. Быть может, поэтому он сразу и признался.

Хардимен вздохнул.

- Боже, Киган, идите домой, иначе я решу, что уголовники вас специально наняли, чтобы заразить весь отдел гриппом.

Киган широко улыбнулся.

- Отличная мысль. Распущу слух, что меня легко подкупить.

- Я не понимаю, - сказал Бауэрс. - Мы довольны. Пеннок доволен. Ортега доволен, даже сам Линдстром доволен. Мы где-нибудь допустили промашку?

- Почему Киган не последовал совету адвоката? - Хардимен заглянул в рапорт. - Эмос Биддл один из лучших в своей категории. Он безусловно сказал Линдстрому, что тот может надеяться на нормальный уговор с Ортегой, а Линдстром признает все без борьбы, хотя Биддл объяснил ему, что две лишних пули произведут плохое впечатление на судью. Этому человеку надоело жить или он сошел с ума?

Бауэрс пожал плечами.

- Быть может, его заели угрызения совести.

- Когда вы видели такого типа убийцу в последний раз? Поймите меня правильно: я не ставлю под сомнение его вину. Я хочу знать, почему он так облегчил нам задачу. Что вы еще знаете о Линдстроме?

- Он живет вместе с внуком. Тот был дома, когда мы арестовали Линдстрома. Красивый парень лет шестнадцати...

- Внук? А жена, дети?

- Линдстром вдовец. У него нет семьи. Мы не стали оповещать соцстрах, хотя парень еще не стал совершеннолетним. Соседка пообещала присмотреть за ним до тех пор, пока Линдстрома не освободят под залог...

Он остановился из-за внезапно пришедшей ему в голову мысли. Хардимен улыбнулся. Бауэрсу не надо было раставлять всех точек над i. Освобождение под залог было для тех, кто ожидал суда. Если Линдстром не знал, что судья никогда не отпустит убийцу, не сформулировав пожелания, чтобы тот явился для выслушивания приговора, адвокат должен был ему это разъяснить.

- Мне плохо представляется дедушка, дающий кому-то возможность отделить его от подростка, находящегося на его попечении, - слащаво сказал Хардимен. - Если, конечно, он не относится к тем странным типам, которым на все наплевать.

- С этой точки зрения вы, быть может, и выиграли очко, - сказал Бауэрс.

- Надеюсь. Иначе, я зря потратил годы в профессии, которая не для меня. Мне хотелось бы побольше узнать о Линдстроме.

Оба полицейских встали.

- Займется этим только Бауэрс. Киган, когда я велел вам отправляться домой, я говорил серьезно. В аптеках есть тысячи лекарств против гриппа, но аспирин с чашкой горячего чая, куда добавлено спиртное, хороший рецепт.

Киган рассмеялся.

- С аспирином согласен, но мысль испортить хорошее спиртное чаем только ухудшает мое состояние.

Опять рапорты, опять бумаги. Иногда не было смысла быть хорошим полицейским. Ибо в награду вы получали кабинетик. Слишком большие успехи в работе вели к тому, что ваше имя все чаще мелькало в газетах. "Черт подери, Хардимен. О вас говорят больше, чем о комиссаре!" Раньше он первым оказывался на месте. Сегодня все до него доходило косвенным путем. Но это не мешало ему видеть, что скрывалось за рапортами о вскрытиях. Любой нормальный человек мог провести долгую и хорошую жизнь, не жалея об утраченном.

Но ему всегда не хватало разговоров с людьми, вопросов, отделения истины от вымысла, от комедии, главный смысл которой был запудрить мозги другим, чтобы они не видели того, что не должны видеть.

Он никогда не упрекал других в том, что они поступали именно так. Он и сам мог запудрить мозги, когда это шло на пользу дела.

Он встал, выглянул в окно на узкую улочку внизу. Было слишком жарко для начала весны - люди расхаживали в одних рубашках.

Старая женщина начала с трудом переходить перекресток, когда зажегся красный свет. По скорости ее движения было ясно, что она едва успеет перейти улицу.

Хардимен снова уселся за стол. Этот сгорбленный силуэт напомнил ему о звонке, который надо было сделать.

Бауэрс лишь изредка заглядывал в свою записную книжку.

- Перед тем, как уйти на пенсию, Линдстром работал мастером в строительной организации. По словам соседей, с ним было нелегко подружиться. Он шел по своей дороге, занимаясь лишь своими делами. Шесть лет назад его жена, сын и невестка погибли в автомобильной катастрофе, когда отправились посмотреть в пригороде дом, который собирались приобрести. Он был на работе, а внук - в школе. Мальчику тогда было десять лет. С тех пор он живет у Линдстрома.

- Значит, их всего двое.

Бауэрс кивнул.

- Если Линдстром останется в тюрьме, в дело вмешается соцстрах. Я начинаю задавать себе вопросы по поводу этого признания...

Хардимен не прерывал его, проглядывая лежащие на столе бумаги, бросая взгляды на синее небо и думая, насколько легче было бы выслушать Бауэрса на улице, чем здесь в кабинете, когда их разделяет стол.

- Пойдем, кое-кого опросим. Мне надо сменить атмосферу.

Бауэрс поглядел в потолок и вздохнул.

Когда они вышли, Моника, крохотная рыжая секретарша в белой блузке и синей юбке, сидевшая перед кабинетом Хардимена и занимавшаяся бумагами и его распоряжениями, протянула ему клочок бумаги.

- Звонила миссис Хардимен. Она просила вас не беспокоить.

"Литр обезжиренного молока. Зеленая этикетка, желтая крышка. Средняя полка в глубине магазина слева". Бесподобно!

Его жена считала, что великий сыщик, за которым она была замужем, не мог отыскать бутылку молока в супермаркете, если она не оставит ему подробных инструкций.

- Ух-ты! - он яростно смял бумагу.

Моника хихикнула.

Миссис Зементовски, свидетельница, которая видела Линдстрома, была крохотной старушкой с квадратным костистым лицом, изрезанным глубокими морщинами, честно заработанными в семидесятипятилетней битве с жизнью. Серые волосы были собраны в строгий шиньон. На ней было простое платье с набивным рисунком, старый пиджак и огромные белые ортопедические ботинки с высокими голенищами, которые казались гигантскими на ее иссохших ножках.

- Как? - сказала она Бауэрсу. - Ваш капитан лично решил прийти сюда, поскольку у него нет иных дел?

Она непроницаемым взглядом смерила Хардимена с головы до ног.

- По крайней мере, - добавила она, - вы приятнее ирландца.

Хардимен так и лучился обаянием.

- Он сказал мне, что вы очаровательная женщина. Ну какой мужчина усидит в кабинете, если у него есть возможность побеседовать с очаровательной женщиной?

Она хитро улыбнулась.

- Женщине всегда приятнее выслушать милого лжеца, чем троих честных мужчин. Садитесь. Хотите пива? Кофе?

Они отказались, покачав головами.

Кресло было, похоже, постарше Хардимена. Как и прочая мебель. Многочисленные фотографии в рамках, некоторые из уже пожелтели от времени. Одна из них, на которой был изображен мужчина с суровым лицом, висела чуть в стороне от других под настенным распятием. Самым современным предметом в доме был телевизор с огромным экраном и встроенным видеомагнитофоном. "Щедрые детишки, - подумал Хардимен, - но старушка охотно бы променяла этот аппарат на маленький черно-белый телевизор и более частые визиты".

Никаких художественных и декоративных претензий в комнате - только атмосфера семейной любви, столь же ощутимая, как физическое присутствие, а фотографии были куда более ценными, чем Матисс или Пикассо в свете специального прожектора...

- Нам хотелось поговорить с вами, потому что...

Подняв руку, она прервала его, чтобы с предосторожностями усесться в кресло-качалку перед огромным окном, выходящим на улицу. Веранда была такой маленькой, что Хардимену показалось - стоит протянуть руку и можно дотронуться до любого прохожего на тротуаре сразу за балюстрадой, а то и до прохожего на той стороне улицы, столь узкой, что автомобили здесь можно было ставить лишь с одной стороны. Грязные фасады краснокирпичных домиков тянулись позади стоящих автомашин и казались ему декорациями.

- Я повторю вам то, что сказала вашему коллеге, - заявила она. - Вечером я сижу в этом кресле из-за артрита, вызывающего боли в спине, и смотрю, что происходит.

"Артрит... вот почему ортопедическая обувь", - подумал Хардимен.

- Иногда я ничего не вижу, иногда вижу очень многое, но, во всяком, случае это интереснее, чем глупые люди и порнофильмы по телевизору. Тем более что я экономлю на электричестве! Итак, я сидела здесь в час ночи, когда перед окном прошел мистер Линдстром. Я уверена, что это он, поскольку он уже тридцать лет живет в трех домах отсюда и, как вы можете видеть, перед домом стоит фонарь. Что вам здесь непонятного?

- Было ли у него что-нибудь в руках?

- Что именно? Дубинка, чтобы защищаться от ночных нападений? - Она склонила голову набок и легкая улыбка тронула ее губы.

- Как он был одет?

- На нем был красивый пиджак и брюки. Он всегда одевается безупречно. Вы считаете, что он убил торговца наркотиками?

- Он утверждает это.

- Он лжет, - уверенно произнесла она.

- Почему вы так считаете?

- Если бы я считала его виновным, разве я бы сказала, что видела его на улице? Заложить хорошего соседа и славного человека вроде него? Нет. Я бы солгала, но в этом нет необходимости. Он, как обычно, возвращался от своей подружки. Я его вижу трижды в неделю. И всегда в один и тот же час.

Бауэрс громко сглотнул и встал со стула.

- Миссис Зементовски...

- Его подружка? - переспросил Хардимен.

- Она живет на углу улицы. Вдова. Трижды в неделю, точно, - она хихикнула, словно закашлявшись. - Все мы с возрастом ржавеем.

- Трижды в неделю, - повторил Хардимен.- В один и тот же час?

- Не хотите же вы, чтобы он оставался на ночь ради тех злых языков, которые любят посудачить? - Она ткнула в Хардимена костлявым пальцем. - И не говорите мне, что уже идут пересуды. Здесь все не так.

Да здесь было все не так. Мужчина мог "выходить" с женщиной, но то, что происходило между ними, оставалось тайной. Если он оставался на ночь, тайна оказывалась уже не тайной. Где-то в другом месте это, быть может, и не имело значения, но в этом квартале, гордящемся своими старыми традициями, это имело смысл. Некоторые называли это "поддерживать миф". Было в этом что-то двуличное. Но кое-кто возражал, что условности пока еще никто не отменял.

- Линдстром заявил, что убил Миллера, ибо боялся, что он вовлечет мальчишку в наркотики, - сказал Бауэрс.

Глаза старой женщины остановились на нем.

- Данни? Нет.

Лицо ее стало нежным, как у любого старого человека, говорящего о самом очаровательном и воспитанном ребенке.

- Его очень хорошо воспитали. С ним проблем не возникает. Линдстром думал о других... о тех, у кого не хватило сил... К примеру, о девушке.

Бауэрс бросил взгляд на Хардимена.

- Какой девушке?

Она вздохнула и глянула на улицу.

- О красивой милашке. Ее звали Бекк. Наркотик, который ей дал Миллер, был плохого качества - так говорят.

- Это когда случилось? - поинтересовался Хардимен.

- То был печальный день поминовения покойных в семье. Мне их очень жаль, но до некоторой степени, - она развела руки в стороны. - Сегодня слишком многие родители говорят своим детям: "Не мешай мне. Иди и учись жизни сам".

Она пробежала глазами по всем фотографиям, наслаждаясь каждой, - лицо ее светилось материнским удовлетворением, ибо ее дети не причинили ей забот и преуспели в жизни.

- Кто убил Миллера, миссис Зементовски? - спросил Хардимен.

Она улыбнулась.

- Откуда об этом знать старой женщине?

Он улыбнулся ей в ответ.

- Как зовут вдову?

- Колюччи. Она итальянка, но отличная женщина. Живет в третьем доме на углу улицы. Если она еще не дома, то скоро вернется с работы. Подождите ее.

- Как давно она с Линдстромом?..

- Я сказала бы, лет пять. Вы пойдете к ней?

- Быть может. Но когда женщина живет с мужчиной пять лет, она, если и не солжет ради него, то может не захотеть говорить то, что ему повредит.

Хардимен встал и показал на по-прежнему молчащего Бауэрса.

- Он был прав. Вы - очаровательная женщина.

Она повернулась к Бауэрсу.

- Берите пример с него, - сказала она. - Он умеет лгать.

Пока она провожала их до двери, Хардимен остановился, чтобы поглядеть на фотографию мужчины, висевшую под распятием.

- Когда умер Саймон?

- Уже десять...

Старая женщина удивленно поглядела на него, глаза ее раскрылись, она охватила щеки ладонями.

- А, значит, это вы? Я говорила себе... это невозможно... волосы другие... лицо...

Она обняла его и крепко сжала.

Бауэрс наблюдал за сценой - его брови взлетели чуть не до лба.

Повернувшись к нему, миссис Зементовски хлопнула его по плечу, словно наказывала ребенка.

- Невоспитанный молодой человек! Почему вы не назвали мне его имя... а сказал только капитан?

Она повернулась к Хардимену, на ее устах играла нежная улыбка.

- Хардимен... Когда Саймон видел ваше имя в газетах, он говорил: "Видишь, не все они так глупы, чтобы не уметь выделить хорошего парня". Надо будет рассказать об этом детям. Микки у меня врач. Энди зарабатывает кучу денег на бирже, а Кларисса, которая теперь называет себя Клер, имеет пятерых детей, от которых у меня уже трое правнуков.

Хардиман улыбнулся во весь рот. Микки мог спасать по жизни в минуту, Энди зарабатывать по миллиону в год, но было очевидно, что Кларисса - ныне Клер - была главной победительницей в конкурсе "Как ваши дети преуспели в жизни?"

Он чмокнул ее в лоб.

- Я рад, что все хорошо.

Бауэрс совершил ошибку, сказав:

- Миссис Зементовски, вы не сказали мне ни про вдову, ни про то, что Линдстром трижды в неделю проходил мимо вас в этот час.

Мгновенно температура в комнате упала до нуля.

- А вы мне задали эти вопросы? - возразила она. - Когда я вам сказала, что видела Линдстрома, возвращающегося домой, вы тут же смылись, вы и ирландец (ее дрожащий палец указал на дверь.) Словно там раздавали бесплатное виски!

Когда они распрощались, пораженный Бауэрс понял, что прощальная улыбка предназначалась только Хардимену.

- Все прошло вовсе не так, - проворчал он. - Тот факт, что она видела Линдстрома, ничего не означает. По тому, что я знал тогда, он мог возвращаться и с ночной службы. Когда я спросил миссис Зементовски, не было ли необычно то, что он оказался на улице в столь поздний час, она ответила, что только дураки гуляют так поздно, а если он дурак, то в этом нет ничего необычного. Почему же теперь она изменила свои показания?

- Одному Богу известно. Быть может, она не поняла вашего вопроса. Не ломайте голову. Не впервые свидетель решает приукрасить ответ. Я видал такое и в суде - у генерального прокурора чуть тогда не случился приступ.

- Подружка или нет, но пистолет-то есть, - пробурчал Бауэрс. - Он им воспользовался...

Он замедлил шаг и остановился.

- А где может быть сейчас паренек? - спросил Хардимен.

- Он работает в Бургер Кинг после занятий, - в два шага Бауэрс нагнал начальника. - Но вы же не думаете...

- Я ничего не думаю.

- Хм, - тихо протянул Бауэрс. - Вы мне не сказали, что знакомы с миссис Зементовски, капитан. Играем краплеными картами?

- Это ничего бы не изменило, а к тому же восходит к очень далеким временам. Когда я был новичком, я патрулировал в этом квартале. Каждую пятницу вечером Саймон Зементовски напивался, возвращаясь с работы. Легкая добыча для прохвоста, ищущего возможности раздобыть несколько долларов. Старший сын работал с утра до вечера, младший и дочь были в лицее и поэтому не могли проводить отца до дому. Что касается жены, она не хотела унижать его, самолично ведя домой. Поэтому во время объезда я останавливался, подбирал его и доставлял домой с тем, что у него оставалось от зарплаты. Она никогда не злилась на него. Она знала, что его что-то беспокоит, ибо, за исключением этих пьянок, он был лучшим из мужчин. В конце концов мне удалось узнать, что он ненавидел свою работу. Его назначили "ответственным по уходу", что означало должность сторожа и работника на все руки в конторском здании. Его выводило из себя, что люди относились к нему с полным невниманием, хотя они были не так умны по сравнению с ним, но им не пришлось бросать школу, чтобы зарабатывать на жизнь.

- Такая ситуация не впервые заставляет людей пить. Это называется...

- Плевать мне, как это называется, - оборвал его Хардимен.

- Лучше бы найти подходящее название людям, которые сжимают кулаки и зубы, а не жалуются на судьбу. Как, к примеру, Саймон и его жена. Когда я объяснил им обоим, почему он топил свою тоску в вине раз в неделю, его жена взяла быка за рога. Через шесть месяцев она работала в большом магазине, чтобы помочь открыть Саймону маленькую мастерскую на 22-й улице. Он никогда много не зарабатывал, но больше и не напивался по пятницам. Если только не на свадьбах и похоронах - здесь я не могу дать никаких гарантий... Но смысл в другом: будьте уверены, что миссис Зементовски не сказала бы больше мне, чем вам.

Они повернули за угол и оказались на более широкой улице, чем та, которую покинули. Дома стояли дальше от проезжей части, веранды у них были просторнее.

- Если это говорите вы... - пробурчал Бауэрс. - Буду ли я прав, если предположу, что вы знаете и Линдстрома?

- О! Я знал его задолго до этой истории, - небрежным тоном ответил Хардимен. - Он был у меня сержантом в армии. Миссис Зементовски сказала третий дом.

Бауэрс застыл как вкопанный.

- Капитан, вы окончательно расстались со своей репутацией честного человека. Играть краплеными картами само по себе плохо. А теперь вы еще достали из рукава и козырного туза.

- Не будем преувеличивать, - сказал Хардимен, поднимаясь по ступеням крыльца. - Я не видел Линдстрома тридцать пять лет, поэтому совершенно не представляю, каким человеком он стал, но тот, которого я знал, был типом неудобным. Он предпочитал вас послать подальше, а не исповедываться.

Хардимен позвонил в дверь.

- Он нас и послал куда подальше, но особо не распространялся, - медленно процедил Бауэрс. - Этот тип - наглая тварь. Он диктовал свое признание словно ожидал аплодисментов.

Он искоса глянул на Хардимена.

- Это, конечно, глупый вопрос, но... поскольку вы его знаете, почему бы вам не пойти и не поговорить с ним напрямую?

- Потому что, как и миссис Зементовски, он скажет мне не больше, чем вам. Быть может, даже меньше. Он не очень высоко ставил меня - это было взаимно - и пользовался своими галунами, чтобы сделать мне жизнь невозможной. Уверен, что его мнение обо мне не изменилось.

Бауэрс хихикнул.

- Тогда почему вы не заставите его помариноваться в собственном соку?

- Быть может, я пытаюсь доказать, что лучше умею вести расследование, чем он командовать солдатами.

Им никто не открыл.

- Она сказала подождать; последуем ее совету. Я останусь здесь, а вы позвоните Монике и узнайте, что у нас есть про малышку Бекк. Когда я знал Линдстрома, он не относился к спасителям человечества. Быть может, что-то заставило его действовать - к примеру, смерть этой девушки.

Бауэрс вернулся к машине, а Хардимен уселся на ступеньки крыльца. В конце дня температура опускалась до уровня, приемлемого для этого времени года - было слишком свежо для легкого пиджака. Ба! Поскольку последнее время он жил растительной жизнью, никто не заметит, если у него переохладятся мозги.

Идущая в его сторону женщина замедлила шаг, в ее глазах читался вопрос. Метр шестьдесят пять, пятьдесят пять лет, черные как вороново крыло волосы - перманент и краска. На ней, как и на тысячах других женщин, была одета почти униформа - синий костюм, корсет с фуляром вокруг шеи, крашеные ресницы, губная помада, чуть-чуть макияжа.

Он извлек свой значок и встал, чтобы показать его.

- Миссис Колюччи?

Она кивнула.

- У вас есть несколько минут?

Она облизала губы.

- Раджа?

- Вы знаете, что он арестован?

Она улыбнулась.

- Слишком многие постарались сообщить мне об этом.

- Вы, похоже, не волнуетесь.

Она бросила взгляд на приближающегося Бауэрса.

- Каждый может ошибиться, даже полиция.

- Не в этот раз. Он признался.

Ее губы приоткрылись.

- И оружие нашли у него дома, - добавил Хардимен.

Она осела на ступеньки.

- Конечно, он был с вами...

- Почему бы ему быть со мной?

- Миссис Зементовски утверждает, что часто видела, как он проходил мимо в этот час, когда возвращался от вас. Это верно?

Она уставилась на него, потом поглядела на улицу, словно могла разглядеть дом миссис Зементовски, спрятанный за углом. Потом опустила глаза на сумку.

Она покачала головой и прошептала:

- Когда... когда... я могла бы... увидеть его?

Бауэрс черкнул несколько слов в своей книжке, вырвал страничку и протянул ей.

- Первый номер - номер кабинета окружного прокурора, попросите мистера Ортегу. Второй - номер Эмоса Биддла, адвоката Линдстрома. Вы знакомы с ним?

Она отрицательно покачала головой.

- Они оба вам помогут, но вам, наверное, лучше позвонить Биддлу.

- Вы уверены, что не хотите нам ничего сказать? - спросил Хардимен.

Она снова отрицательно покачала головой. Они ушли.

- Арест Линдстрома ее не волновал, поскольку она считала его невиновным, - заявил Хардимен. - Когда я сказал, что он признался, это ее потрясло. Она не понимает, что происходит, и перед тем, как что-то сказать, хотела бы его увидеть и узнать, что у него на уме, - Хардимен улыбнулся. - Меня не удивит, если в приемной тюрьмы состоится крупный разговор. Что нашла Моника?

- Малышку звали Кэти. Шестнадцать лет. Нормальная девочка, насколько известно. Однажды на вечеринке ее уговорили попробовать наркотик. Он был не плохого, а, наоборот, отменного качества. Кэти скончалась от сверхдозы. Остальное - обычная история. Официально ни один из гостей ничего не знал; неофициально ребята получили наркотик через Миллера.

- А Данни Линдстром?

- Нет. Его не было в списке приглашенных на вечеринку. Но если Кэти была его приятельницей, это могло подвигнуть Линдстрома на крестовый поход. Может, вы отведете машину в комиссариат? Мне хочется побеседовать с родителями девушки и кое с кем из ее приятелей.

Хардимен пожал плечами.

- Это ваше расследование. Но сначала один вопрос: Киган слишком много поддает последнее время. Почему?

Бауэрс уставился на дом на противоположной стороне улицы.

- Он в порядке.

- Ну ладно! Вы же знаете, что можете от этого пострадать. К тому же это уже состоялось. Вы слишком хороший полицейский, чтобы запросто сглотнуть признание Линдстрома. Думаю, Кигану не захотелось копать дальше. "Пошли выпьем и оставим разбираться во всем окружного прокурора..." Кроме того, вы слишком хитры, чтобы забыть - ваша жизнь может зависеть от того, дрогнет или не дрогнет рука у вашего напарника в решающий момент...

- Ну ладно, добили, - недовольно вздохнул Бауэрс. - Расстраиваться не от чего. Его жена крайне недовольна его переработками за последнее время. Она говорит, что деньги были нужны в молодости; это позволяло быстрее расплачиваться с займами, даже если ей приходилось в одиночку воспитывать детей. Но сейчас она старше и если ей приходится в одиночку сидеть перед телевизором, зачем ей муж? Вы знаете, что для Кигана работа была всегда на первом месте. Сегодня он сомневается в своей правоте.

Вот в чем дело. Дети выросли и ушли из дома, оставив после себя пустоту. Жена, считающая, что имеет иногда право на обед в ресторане или на вечерок вместе с мужем. Подкрадывающееся одиночество старости. И сомнения. Утром смотрят в зеркало и видят растрепанную голову. Почему такой вид? Не удивительно, что муж возвращается домой так поздно! У него явно интрижка с девочкой помоложе. Сверхурочная работа? Не смешите! И она критиковала и приставала к Кигану, не говоря ничего в открытую, а бедняга Киган ломал голову, спрашивая себя, чем заслужил ее упреки, искал спасения в бутылке. А Бауэрс старался ничего не замечать, надеясь, что ситуация разрешится сама собой.

Лояльность к напарнику была справедлива, но Бауэрс не все до конца обдумал.

Сделать так, чтобы Киган вовремя появлялся в комиссариате, было нетрудно. Совсем иное дело - быть уверенным, что он по дороге домой не заходил в бар.

- Буду держать рапорт под рукой до вашего возвращения. Я размышлял - почему Линдстром признался. Ответа у меня до сих пор нет. Есть вдова Колюччи. Был он с ней или нет? И почему он так заспешил в тюрьму, оставив внука в одиночестве, подверженного соблазнам внешнего мира, ведь он якобы совершил это преступление, чтобы спасти мальчугана от одного из этих соблазнов? Когда вернетесь, дайте мне знать, если по-прежнему жаждете моей подписи.

- Я? Это вы - начальник!

- Да, но вы один из дознавателей. Пеннокк и Ортега проглотили ваши заключения. Быть может, им следовало задать вам те вопросы, которые задал я, но они этого не сделали, и мои вопросы остались без ответов. К тому же, зная Линдстрома, я не могу влезать в это дело. Надо избежать любого предвзятого процесса.

Моника просунула голову в проем двери:

- Не забудьте о молоке.

Хардимен застонал.

В рубашке с засученными рукавами и распущенным галстуком в кабинет вошел Бауэрс, рухнул на стул и раздвинул ноги.

- По мнению миссис Бекк и некоторых друзей Данни, он симпатизировал малышке Бекк. Можно было бы сказать, что это и вынудило Линдстрома действовать, но есть еще один аспект дела, который открывает новые горизонты. Мы знаем, что оружие преступления - кольт сорок пятого калибра. Поскольку в доме, где его нашли, живет всего два человека, если не Линдстром, то Данни воспользовался им. Если у него был хороший мотив. И, похоже, он считал, что таковой у него есть. Теперь рассмотрим историю Линдстрома под этим углом зрения.

- Весьма созидательно.

- Я прямо вижу паренька, пришедшего к Миллеру и застывшего на месте, так трясщимся от страха, что Миллер попытался отнять у него оружие. Это более вероятно, чем с Линдстромом. Данни нажимает на спусковой крючок - он так напуган, что стреляет еще два раза, хотя Миллер уже отдал концы. Парень в таком ужасе, что даже не помышляет избавиться от оружия, унося его с собой. Я мог бы задать вопрос миссис Зементовски, но станете ли вы биться об заклад, что она скажет, что видела Данни, несущегося по улице сломя голову?

- Она уже дала нам это понять.

- Вот тут на сцену и выходит Линдстром. Паренек рассказывает ему, что случилось. Опустим моральную сторону реакции деда, который закрывает глаза на преступление своего внука. У Линдстрома лишь одна мысль - спасти Данни от тюрьмы. Но на данной стадии дела он не знает, падает подозрение на парня или нет.

- И тогда он пускает нам пыль в глаза, - пробормотал Хардимен.

- Совершенно верно. Он знает, что именно он будет подозреваемым. Если мы позвоним в его дверь, он нам сдаст убийцу, чтобы мы не копали глубже. Он мог бы избавиться от кольта, но не делает этого; он только стирает чужие отпечатки пальцев и оставляет свои. Когда мы с Киганом его взяли, он выкладывает нам все, беря на себя роль Данни, и выдает признание, которое выглядит совершенно правдоподобным. Для него главное, чтобы мы прекратили расследование, ибо можем откопать новый элемент, быть может, обнаружить чувства, которые Данни питал к покойной. Итак, никаких компромиссов. Закончим и побыстрее... Это всего лишь гипотеза, но разве она не объясняет этого свалившегося с неба признания?

- Дед действительно мог так среагировать, - сказал Хардимен. - С его точки зрения, он достаточно крепок, чтобы выдержать тюрьму, а парнишке лучше будет в соцстрахе, чем за решеткой. Эта часть правдоподобна.

Бауэрс расплылся в широчайшей улыбке.

- Если он раскололся именно по этой причине, то никогда не простит вам, что вы не клюнули на его историю. И еще меньше, чем в армии, будет вас любить. В конце концов, ваша вина, что мы занялись делом и что миссис Зементовски рассказала нам о миссис Колюччи - она может обеспечить Линдстрому алиби. В то же время малышка Бекк может стать причиной преступления Данни.

- Я как-нибудь справлюсь.

- Но не Ортега. Он сказал, что нам стоило остановиться, пока мы были в выигрыше. Но признание теперь подозрительно. По совести он не может представить это дело судье, ибо мы доказали, что виновным может быть и Данни. Кроме того, теперь мы не можем верить ни деду, ни внуку. Если мы арестуем Данни, а он все будет отрицать, мы ничего не выиграем; если он признается, мы окажемся с двумя признаниями в одном и том же убийстве на руках, исходя из того, что он может пытаться защитить деда. Проблема в том, что единственная наша улика - оружие преступления. Оно говорит о виновности Линдстрома, но это не прямая улика. И до тех пор, пока мы не сможем сказать Ортеге, кого из двух надо обвинять в убийстве, у нас будет милая юридическая загвоздка и открытое дело. Линдстром может спокойно возвращаться домой и заниматься внуком, пока мы будем вкалывать.

- Сколько у нас времени?

- Лейтенант дал нам еще одни сутки - вернее, дал мне, поскольку Киган еще не оправился от простуды. Затем, если вы согласны, мы перейдем к другим делам.

Это было то, что называли умелым использованием ресурсов и персонала, а их было раз-два и обчелся.

- Каково ваше мнение?

Бауэрс потер челюсть.

- Мне кажется, есть что-то подозрительное во всем этом, и мне хотелось бы закончить дело. Даже поработать в выходной день. Ортеге нужен преступник. Если мы скажем, что это старик, он согласится. Если мы скажем - паренек, отлично. Он знает, что делать дальше. Что касается меня, то я хочу удовлетворить свое любопытство, - он улыбнулся. - За которого из двух голосуете вы?

- Я уже сказал - в это дело не вмешиваюсь, - Хардимен протянул ему формуляр без подписи. - В день, когда у вас появится уверенность, приносите, и я подпишу.

На пороге Бауэрс остановился и обернулся:

- Ваш старый армейский приятель будет зол и против миссис Зементовски. Без нее он был бы еще там, где хотел - в тюрьме.

Его глубокий звучный смех донесся из коридора.

Хардимен усмехнулся. Обычно хитроумный Бауэрс не схватил смысла последней фразы: "Когда у вас появится уверенность, приносите, и я подпишу".

Он спросил себя, сколько вопросов должен задать полицейский, записавшийся на курсы психологии, перед тем, как понять то, о чем Хардимен знал еще с Кореи, и причину, почему они с Линдстромом так и не могли поладить.

Линдстром был очень простым человеком, без всяких трудностей. Почти примат. Без какой-либо хитрости. Не имеющий в своем характере оттенков серого цвета, а потому он и не видел их вокруг себя. Хорошее было хорошим, а плохое - плохим, и он сделал ни больше, ни меньше того, что было изложено в его признании.

Он предупредил Миллера, что, если тот не уберется, он его убьет - он это и сделал. Он прикончил его тремя пулями, ибо всегда повторял: "Охладить человека недостаточно; надо удостовериться, что он останется холодным". Потом он вернулся домой с видом победителя, эдакий городской герой, и сохранил пистолет. Встал, когда за ним пришли и сказал: "Да, это я его убил". И к дьяволу все прочее и всех прочих!

Таков был Линдстром. Чурбан.

Читая рапорт, Хардимен думал о семьях, которые разрушались в подобных ситуациях. Этот дурак Линдстром ни разу не подумал о последствиях, которые могут обрушиться на его женщину и на его внука из-за того, что он убьет Миллера и отправится в тюрьму.

"Линдстром? Кажется, человек с таким именем несколько лет назад совершил убийство?"

А потому не будет ни женщины, ни внука. Хуже того. Этот дурак бросал в жизненное пекло своего единственного внука шестнадцати лет, не отдавая себе отчета, что парню придется сносить косые взгляды и нахмуренные брови, искупая грех своего деда...

"Это ты внук чокнутого деда, который кого-то пришил?"

И это будет один из самых слабых сарказмов, которые ему придется выслушать. Многие слова оставят раны, которые никогда не зарубцуются.

Такая ситуация трудна даже для взрослого человека. А каково будет шестнадцатилетнему пареньку.

А паренек заслуживал лучшего. Ему еще надо было время, чтобы созреть, переступить порог семнадцатилетия и продолжать свой путь как можно далее. Каждый месяц был важен, ибо в этом возрасте месяц имел больше значения, чем год для сорокалетнего человека.

Прикончив без раздумий Миллера и признавшись в этом, этот дурак Линдстром, не могущий видеть дальше своего носа, приговорил Данни к моральной тюрьме, столь же ужасной, как и тюрьма настоящая с толстыми решетками, которую выбрал для себя.

Зазвонил телефон, и Хардимен снял трубку. Как только он назвался, веселый голос собеседника произнес:

- Когда две красотки-актрисы получат своих Оскаров, Хардимен?

Черт подери, не будь паренька, было бы невероятным удовольствием отправить Линдстрома за решетку.

Перевод Аркадия Григорьева

 

Свежий номер
Свежий номер
Предыдущий номер
Предыдущий номер
Выбрать из архива